Анна Сердюк, корреспондент: - Александр, расскажите, пожалуйста, свою историю, кем вы были до войны и кем вы пошли на фронт?

Александр Мамалуй, демобилизованный: - До войны я был хозяйственного суда Харьковской области и преподавал в ИНЖЭКе хозяйственное право. 2 марта меня призвали на военные сборы, 13 марта прошлого года мобилизовали. Я служил в Харькове, 28 мая написал рапорт с просьбой на фронт. 18 июня попал в бригаду 93-ю. 12 июля вышел на фронт

В моей семье никто от войны не бегал. И я не буду. Семья не знала, узнала только через 2 месяца, примерно

- Первые дни на фронте, как они давались?

- Тяжеловато. Было жарко. Бронежилет тяжелый, 14 кг. Ну, ничего. 8 кг потерял за месяц, дальше втянулся. Да много разного было. Там с аэропорта, наверное. У нас единственное похолодание за зиму было, до -28. И, ну обстрелы сильные. А укрыться почти негде было.

- Есть такое мнение, что сослуживцы становятся второй семьей. Как это было у вас?

- Я думаю, что пока все на войне – это да, это так и есть. И скучаешь за ними, и когда пересекаешь границу областей Днепропетровской или Донецкой уже чувствуешь себя как дома, вот, на самом деле, что вот домой вернулся. А, ну на самом деле это, наверное, не совсем правильно. Все равно мирная жизнь, у кого она будет мирная, она разведет людей и будут они встречаться, что-то вспоминать, конечно, вот, это естественно

- Насколько сплоченность работала?

- Очень сплоченно. И комбриг все тяжелые месяца, когда вот было лето и была наступательная операция - в боевых порядках иногда в бой ходил. И мы рядом были, мы это видели. И прикрывали его

- Когда вот такое вот единство, насколько это стимулирует продолжать?

- Стимулирует, наверное. Потому что, все как один воюют. Все за Родину. Все нормально себя чувствуют. Друг за друга держаться. И даже если кто-то и хочет и проявил бы слабость, может быть, в одиночку, то в коллективе это сложно. И так «подпитываются» друг от друга люди и вместе проходят трудности

- Есть ли страх на передовой?

- Только мертвые и ненормальные смерти не боятся, но есть долг, присяга, совесть. Все это сильнее смертельного. Там ты на виду с людьми и вокруг тебя такие же как ты и при них, я думаю, как-то стыдно было бы трусить. Никто не скажет, что я здесь струсил. Многие могут сказать, что когда надо было катать квадратное, носить круглое, он старался зашариться, это да. Но от боевых - «в ирис не прятался»

Все задачи, которые ставились перед снайперской ротой и ее отдельными подразделениями – они выполнялись. Никто у нас от боевых заданий не отказывался, вот, и все они были выполнены. А потери, да, потери были. Но и в бригаде тоже. Вся бригада, наша - единственная бригада, которую до сих пор не заменили по ротации, до сих пор она на фронте. Потому что некем заменить. Потому что мы как вышли на рубежи в начале августа, так и держим их и там в некоторых мелких местах там отступили, стратегическое отступление, перегруппировка была. Мы держим, а значит все правильно

- Шли на войну подготовленным? Почему снайпер? Это все таки не самая простая должность…

- Ну, у меня свои винтовки. Я стрелял много. Увлекался стрельбой из винтовки

- Стреляли. Охота?

- Я почти не охотился. Мне не интересно было. По мишеням, на стрельбище, в тире

- Стреляли до войны по мишеням, как было первый раз целится в человека?

- Вообще мы не говорим об этом даже с друг другом. Это такая, как бы, запретная тема. Да ничего. Война есть война. Он тоже с оружием в руках. Он же его взял не для того, чтобы в Instagramm фоткаться, правда? Для того, чтобы убивать. За те какие-то вещи, которые он считает правильными. Значит все справедливо

- Чем снайперу сложнее или может быть наоборот - легче?

- Снайперу в плен нельзя попадать.

- Почему?

- Потому что его убьют очень жестоко. Умирать он будет долго. У нас никто в плен не попал. Все погибли

- Была когда-либо угроза попасть в плен?

- Прям так вот чтоб остро – нет. Гранатку всегда таскал возле сердца, вот здесь в разгрузочке. А так чтоб прямо вот уже чтоб думал ее доставать – такого не было

- То есть граната для того, чтобы отбиться или для того чтобы …

- Одна, чтобы отбиться. А вторая – чтобы уйти легко. И желательно не одному

- Большие были потери в вашем подразделении?

- В роте почти 20% состава убито. Фронтовое отношение к потерям: кто убит – убит. Ну, погрустит там пара человек, которые более душевные у нас там несколько дней. Дальше надо воевать. Подразделение воюет

- А сколько погибли, если не секрет, вот именно харьковчан?

- Есть еще числятся, которые пропавшими без вести, но они с большой долей вероятности, поскольку это все была одна группа, они погибли. Вот, получается, кроме меня еще был Игорь, он пока пропавшим без вести числится. Андрюша, он погиб. Вот. Вова, он погиб первым, еще 10 июля, вернее был смертельно ранен, промучался еще несколько, две недели. И из области, из Валковского района командир взвода Андрюша Ольховский. Было нас пятеро, а остался вот один я

- Как оно - приезжать в Харьков после войны?

- Тяжеловато конечно. Тяжеловато в Харьков приезжать было. Контраст очень большой город, который на самом деле тыловой, а живет как будто он мирный. А в 200 км люди гибнут и хорошие люди. Ради того, чтобы сюда фронт не пришел. А здесь такое впечатление у меня было, что большинству на это наплевать. (Вы ж видите, сами говорите, что не идут, откашивают). Да, я видел, какое пополнение набрали. Нормальное в общем-то, но 35-40 лет. У меня в роте счастливое исключение – у двух командиров взводов были пиджаки после военных кафедр. Молодые пацаны, по 24 года каждому. Но они нормально воевали. Хорошо воевали.

- Что самое первое вот режет: ощущения, по другому воспринимается? Что не так?

- Спишь мало и как-то привык, что обстрел постоянный, ну почти. Сейчас, когда перемирие – поменьше, конечно, да, но до этого валили очень крепко. Чего-то вроде как и не хватает. Просыпаешься часто

- Просыпаетесь от снов?

- Нет. Ничего не сниться. У меня психика крепкая

- Выезжая где-то здесь по посадкам, есть ли какое-то ощущение небезопасности, когда на открытой местности?

- Да нет, все время смотришь. Ну, следы там допустим, чтоб «МОНка» не стояла, растяжки ищешь все равно. Все равно ходишь еще так. Посадки да, посадки просматриваешь когда едешь

- А в городе есть что-то такое, на что зацикливается внимание?

В городе то же. Идешь, смотришь обочинку

- Дома покидает это ощущение?

- Шторы задергиваю. Ну, когда мишень, ты светишься в окне. Не комфортно дома

- Нет ли какого-то ощущения нехватки войны ? Или какая-то может быть агрессия? Вот когда возвращаешься, почему не воспринимают так, как там?!

- Агрессии, наверное, нет. Не замечал пока. Я ж недавно вернулся еще. А нехватки войны… Война рядом совсем. Вон она. Кому не хватает – можно съездить

- Вы пишете книгу. По своим небольшим заметкам..

- Хотел написать. Сейчас посмотрим, как оно будет. Пока еще не влился в мирную жизнь. Как-то еще такое. Между там и между здесь

Потом, когда будет время, когда все оно уляжется, что-то наверное напишу. За всех пацанов за наших. Сейчас другие задачи у меня – я памятник хочу поставить. 43 человека по армии погибли, наших, по области. Не считая Нацгвардию, добровольческие батальоны. Это много. И, к сожалению, еще будут гибнуть. Пойду сейчас к мэру, к губернатору. Хочу, чтоб памятник был где-то в центре. Места есть, дело святое. Люди за Родину пали. У меня в роте я один харьковчанин остался живой

- Как вы видите этот памятник? У вас есть какой-то проект или просто обращение к властям?

- Со всеми, с кем я говорил, с сослуживцами, есть у нас действительно задумка и есть человек, который вот делает такие вот именно скульптуры. Мы увидели его работу одну, еще осенью. Мы считаем, что вот этот вот для этой войны будет оптимальным памятником, особенно погибшим снайперам. Называется «Добро пожаловать!».

Должна быть скульптура, памятник должен говорить. Не просто памятный знак. Это тоже важно. Люди заслужили, люди достойны этого. Их именами надо улицы называть, которые называются как-то по-простому. Вот Вовка Янчук павший под Карловкой 10 июля жил на улице Джгутовой. Это на окраине города. Ну что такое Джгутова? Джгут - это мешки из джгута делают. Что это за название ? Пусть будет улица Янчука. Что, сложно, что ли? Надо переименовать, я считаю

- Уже были какие-то разговоры с властями или только пока задумка?

- Ну, я слышал, что военкомы обсуждали с местными органами власти эти вопросы, но не знаю, на какой стадии этот вопрос решается. Узнаю. Время у меня есть

- Таки готовы вернуться к роботе или пока…?

- Честно? Для Атоса это слишком много, а для графа Де ла Фера это слишком мало. Я эту должность перерос еще лет 6 назад. Мне не интересно. Посмотрим. Не могу точно сказать, кто может что то? Отвык планировать надолго. На день вперед максимум. Не могу ничего сказать. Пока, не тянет

- Часто военные, когда возвращаются, ну есть такая проблема, спиваются.

- Спиваются, конечно, да.

- Почему? Можно ли как то этого избежать. Возможно, психологи таки нужны?

- Нужны. Нужны. И психологи нужны. Только, если человек вернулся с руками, с ногами, он к нему может и не пойти. Ему проще выпить. Тем более, что вокруг же столько людей, которые хотят с тобой выпить. Рады, что ты вернулся. Или чувствуют какой-то комплекс, потому что ты пошел, а они нет. Хотят хоть как-то тебя поддержать. Ну, надо держать, надо пить поменьше

- С ребятами, которых тоже демобилизовали, разговаривали? Как они?

- Ну, разные настроения на самом деле. Есть же из разных подразделений. В роте только я с первого самого дня мобилизован был. А основная масса будет демобилизовываться 23 марта. Они с 3 апреля пришли в армию. С другими там, и танкисты были, и мотострелки в основном, да. Многие уже не вернутся, конечно. Им хватило войны надолго.

- Планируете ездить?

- 90% вероятности, что я, скорее всего, скоро вернусь. Война не закончилась. Нас демобилизовали – да. Но мы вернулись не в мирную страну. В страну, которая ведет войну. А значит, наше место там на самом деле