«ЯВИТЬСЯ С ВЕЩАМИ»

Галина Суреновна Крутая (в девичестве Максимова) — одна из 160 000 харьковчан, угнанных в Германию. В 1941 году Галине было 9 лет. Ужасы войны не потускнели в ее памяти и 70 лет спустя. «На углу Москалевки и Марьинского переулка был двухэтажный дом с рыбным магазином. Прибежали и говорят — немцы повесили евреев. На углу, прямо с балкона висели шесть человек. Детвора бегала смотреть на повешенных, а еще бегали на кладбище, куда попали бомбы: там повыворачивало все могилы, страсти Господни что там было!»

Первую зиму в оккупированном Харькове Галина Суреновна вспоминает с ужасом. Голод, болезни, бесконечный страх. Заболела дизентерией младшая сестра — Таня. Угроза голодной смерти детей погнала мать, Ольгу Александровну, на биржу труда. Кроме того, над семьей нависла еще одна опасность: мать случайно встретила своего бывшего сотрудника, неслыханно изумившегося: «Как, Оля, и вы тут? С вашим партбилетом?». Донос и разоблачение были лишь вопросом времени.

26 июня 1942 года маме пришло предписание: явиться с вещами на сборный пункт.

В ГЕРМАНИЮ!

Работы в Германии поначалу не боялись. Поддавшись пропаганде, молодые люди часто добровольно ехали в Рейх. Новая жизнь казалась сытнее и краше, чем работа на советских фабриках и колхозах: в Германии лучше было с продовольствием, порой складывались хорошие отношения с хозяином: можно было отлучаться в город, даже откладывать деньги. Но не эта «идиллия» была целью верхушки Рейха.

«Мы должны вести войну с мыслью о том, как лучше всего отнять у русских людские ресурсы — живыми или мертвыми! Оставлять врагу людей, чтобы у него опять была рабочая и военная сила абсолютно неправильно» — так формулировал задачи своим подчиненным Генрих Гиммлер.

И адская машина заработала. Около 5 миллионов граждан СССР вывезли фашисты на каторгу в Рейх. Больше половины из них уже никогда не увидели свою родину.

«Нас погрузили в телячий вагон и везли полтора месяца. В вагоне было 40 человек. В том числе, две семьи с детьми. Дали на дорогу две буханки хлеба. По дороге давали суп. Били всех подряд — кто попался. Одна немка в военной форме наливала суп, вторая тут же стегала нас нагайкой. Охраняли нас украинские полицаи, — вспоминает Галина Крутая. — В Берлине мама объявила, что она химик и попросила связать ее с Андрусовым, который занимался вербовкой в Харькове. Их состыковали. Нас, детей, повезли в какую-то церковь на окраине, крестили а потом увезли в лагерь».

«ИНТЕЛЛИГЕНЦБАРАК»

Лагерь, куда попала семья Максимовых, был расположен в Шпергау: у огромного химзавода, производящего взрывчатку и «тяжелую воду» для атомщиков Рейха. Мать отправили подсобной рабочей на завод, дети были предоставлены сами себе. «Наше жилище называли «Интеллигенцбарак» — здесь жили специалисты из Харькова. Детей было человек десять. Бегали по всему лагерю. Уже тогда была видна разница между нами и иностранцами: ими занимался Красный Крест, они получали посылки из дома, даже деньги. Делились с нами: тот печенье ткнет в руку, тот — кусочек сахара. И мы не понимали отчего у них есть это, а у нас нету» — рассказывает Галина Суреновна.

Как тяжело переносили советские дети жизнь в грязном бараке без права на учебу, отдых, на детство! «Одна женщина была вроде как воспитательница. Но какая! Советские песни про Сталина переводила под Гитлера и обучала детей. Мама раздобыла где-то карту мира. Прицепила над кроватью, пыталась хоть чему-то нас учить. Лагерьфюреру донесли: Максимова карту завела. Прибежал, орёт: «Это ты что — показываешь, как фронт передвигается?». Карту порвал. Кричит — мне донесли, что у тебя есть учебник арифметики и ты учишь дочку. Мама говорит: ну а как же? Нет, — кричит, — ей исполнится 12 лет, и она тоже пойдет на завод, будет мыть полы, как ты!»

Но смириться с судьбой, уготованной им фашистами, наши дети не желали.

ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ БОИ

Самым расхожим обращением к остарбайтерам было «русская свинья». Казалось, что за два года в лагере к этому можно было привыкнуть.

Но у Галины были свои представления о чести и достоинстве. «Жестоко избил меня сын лагерьфюрера — вспоминает бывшая узница, — он в столовой хотел пройти без очереди, а я ему: чего это ты без очереди идешь? Он: а почему впереди меня должна идти русская свинья? Я развернулась и дала ему пощечину. Он меня повалил и начал топтать ногами. Если бы отец не оттащил его в сторону, точно бы меня изувечил».

Несмотря на опасность, девчонки вели с немцами настоящие идеологические сражения! Весной 1944 года семью Максимовых перевели в лагерь в Бад-Дюрренберге. К ужасам лагерного быта добавились бомбежки: в небе господствовала авиация США. Галина рассказывает: «В бомбоубежище нас подобрала немка, Лиля Бёзлер. Прониклась нашей историей, говорит: договорюсь с вашим начальством, чтобы ты в нашем доме работала. Кормить досыта не обещаю, но тарелку супа на двоих дам. А муж ее был видный сотрудник на заводе. Приходил на обед, в эсэсовской форме, весь такой серьезный. А я малая, горячая была патриотка, на него накидывалась: зачем вы войну устроили, детей убиваете? И он однажды, чтобы доказать мне, что он совсем другой, схватил бюст Гитлера и выбросил его в окно! Фрау Лиля стала белой, как стена: донеси кто о таком поведении — убили бы нас всех».

КОНЕЦ ВОЙНЕ!

16 апреля 1945 года кошмар закончился. «Нас загнали в щель. Вдруг страшный крик: спасайся, кто может. По направлению к нам шел эсэсовец с автоматом — мы решили: идет нас стрелять. Попрятались, но ничего — все тихо. Потом очевидцы рассказали: он зашел в наш барак, форму с себя снял и через окно убежал. Вдруг все стихло, появились танки, на них американцы — я первый раз негра увидела. Они нам бросали шоколад, махали руками. На следующий день мы уже слушали радио, рыдали, узнавали новости».

Война шла к концу, но смертей и ужасов впереди было немало. Галина Крутая вспоминает: «Несколько человек у нас оказались стукачами. И в нашем же бараке были два человека, как-то связанные с нашей госбезопасностью. Предателей на второй день наши убили. И, когда уже появились в лагере советские представители, семьи убитых утром как языком слизало — бежали».

По оценкам историков, не пожелало вернуться в СССР около 450 тысяч человек. И у многих на то были серьезные причины. Максимовы вопрос о невозвращении даже не обсуждали. «Когда мама однажды заболела, она сказала: я могу из лазарета не вернуться, но ты знай — закончится война, ты возьмешь Таню за руку и пешком пойдешь домой» — рассказывает Галина Суреновна.

ТИХИЙ УЖАС

Вернуться домой было их мечтой все годы войны. Но Родина встретила остарбайтеров холодно. Десятки тысяч людей из лагерей немецких переместились в ГУЛАГ. На выживших навешивали ярлыки врагов народа. Пребывание на работе в Германии ставило крест на карьере.

«Это какой-то тихий ужас. С трудом я прорвалась в шестой класс, закончила школу с золотой медалью. Мечтала поступить на журфак в университете. На собеседовании со мной долго общались, а потом сказали: вы выдержали собеседование лучше всех, но принять мы вас не можем — вдруг вы были завербованы? Маму терзали, наверное, до смерти Сталина. Вызывали в МГБ, требовали следить за кем-то, доносить. Сколько натерпелась, пока на работу устроилась! Сестра не выдержала — эмигрировала в Германию» — рассказывает Галина Крутая.

Сегодня в Харькове живет лишь две бывшие узницы того лагеря. В 2007-2008 годах женщины ездили по приглашению немецкого историка Петера Ветцеля в Германию — там открылась выставка «Принудительный труд в Мерзебурге». Отношение к «остарбайтерам» в Германии и в нашей стране спустя 65 лет после Победы не выдерживает сравнения. «Как там ухаживают за могилами наших и что тут, у нас! Там настолько тепло принимают, настолько искренне!

Нас возили по кладбищам, мемориалам — все ухоженные, везде порядок. Они сейчас переоценивают события, они поняли, что натворили их отцы. Осознали всю вину. И поэтому они сейчас пытаются найти хоть какие-то крохи информации из уст свидетелей тех событий».

Для большинства из нас война — это страницы учебников, кадры из хроники. Для Галины Суреновны — живое воспоминание. Память и тревога за то, чтобы она никогда не повторилась. «Наши исковерканные войной жизни, каждая в отдельности, не представляют особой ценности для истории. Но все вместе они составляют значительный ее фрагмент: черный, страшный. И его нельзя ни забыть, ни вычеркнуть»…

Ярослав Нестеров