Взгляд со стороны

Когда будете подъезжать к Парижу по шоссе, обязательно взгляните на небо. Ваш взгляд непременно поймает в поле зрения как минимум 10 самолетов — это международный аэропорт Шарля де Голля живет общей жизнью с современным Парижем, посадочные полосы пересекают автобаны. И не удивляйтесь, если ваш автобус или автомобиль проскочит под мостом, по которому одновременно с вами будет проезжать самолет.

Архитектурные особенности

Эйфелеву башню можно назвать символом крушения Парижа Людовика XIV и мадам Помпадур. Хотя дух Короля-Солнца по-прежнему витает над Версалем, а туфелька мадам Помпадур с успехом продается в магазинах Парижа как сувенир, главный символ Парижа — это «уродливая» башня Эйфеля. «Во имя подлинного вкуса, во имя искусства, во имя истории Франции, находящихся сейчас под угрозой, мы — писатели, художники, скульпторы, архитекторы, страстные поклонники до сих пор безупречной красоты Парижа, с глубоким возмущением протестуем против сооружения в самом сердце нашей столицы бесполезной и чудовищной Эйфелевой башни», — так отзывались о творении Эйфеля его современники. Ги де Мопассан называл ее скелетом и, не желая смотреть на это чудовище, обедал в ресторане самой башни — единственном месте, откуда она не видна.

Но, когда вы попадете под своды этого, вполне современного, чуда света и вас окутают ажурные кружева чугунных конструкций, парящих над Марсовым полем, Сеной, старинными и суперсовременными районами города, вы поймете и прочувствуете всю мощь творческого прозрения технического гения Эйфеля.

А сегодня более популярны разговоры о том, что стеклянная пирамида американского архитектора Йох Минг Пи изуродовала архитектурный ансамбль Лувра.

Неформальные встречи

Конечно, Лувр, Елисейские поля, Триумфальная арка, Собор Парижской Богоматери, Монмартр… В слове «Париж» так много романтичного, импрессионистского, что тут же хочется начать перечислять всемирно известных великих французов. Но это взгляд все-таки со стороны и извне. А как живет Париж внутри себя? История историей, а жизнь-то идет своим чередом.

После обязательного посещения достопримечательностей Парижа с экскурсоводом и ресторанчика в Латинском квартале с лягушачьими лапками, улитками и луковым супом, усталая, но довольная я решила отдохнуть в маленьком скверике около Нотр Дам де Пари. Мне повезло: одна скамеечка была свободна. Я присела на нее, озадаченная странным запахом, витающим под сводами зеленых крон древних платанов. Оглядевшись по сторонам, я увидела стоящего у забора ко всем спиной мужчину, который вскоре вышел из своего «укрытия» и спокойно застегнул ширинку на брюках. Стало понятно, откуда этот запах: судя по всему, не он один тут облегчается.

— Сашка! — окликнули мужчину с соседней скамеечки на чисто русском наречии. — Ты не знаешь, где сегодня можно переночевать?

— Наверное, у армян, — не задумываясь, ответил Сашка и подсел к парочке на соседней со мной скамеечке.

У них завязалась дружеская беседа. «Так вот ты какой — парижский бомж!» — подумала я.

Прогулки по Парижу

Париж — это не только короли, мушкетеры и кардиналы, воспетые Александром Дюма, но и бездомные, проститутки, сутенеры и нищие, описанные не только Виктором Гюго, но и Гайто Газдановым, и, конечно же, бесконечные толпы туристов, которые толкутся около Джоконды Леонардо да Винчи. И совсем не понятно, как в такой толчее могло произойти убийство в Лувре, с которого начинается бестселлер Дэна Брауна «Код да Винчи»?!

После Лувра пройдитесь по парку Тюильри, облюбованному не бомжами, а парочками, повергающими в шок неискушенного в любовных утехах раскрепощенных парижан туриста. И я там была, кофе в парке пила… И за чашечкой кофе возникло у меня поэтическое настроение — и родилось незамысловатое четверостишие:

В Тюильри я погуляла,
секс-меньшинства повстречала
и теперь могу сказать:
«Ах, Париж, ядрена мать!»

Именно в Париже возникло ощущение острой нехватки в родном Харькове музея Гайто Газданова, русского писателя и парижского таксиста, но немножечко и харьковчанина. Школьные годы писателя прошли в нашем городе, с гимназической скамьи он ушел в Добровольческую армию, а затем эмигрировал из революционной России. И как знать, может, именно харьковские годы сформировали у будущего писателя умение наблюдать, не осуждая, а принимая людей такими, какие они есть.