Психология толпы. Фактор моды

Последнее время появляется все больше книг, предисловия к которым выглядят лучше самой книги. Об обложках и говорить нечего — их уже пора распространять как самостоятельный продукт, превосходящий по качеству таящиеся под ними авторские излияния.

Однако все это — литературный рынок, наделяющий смыслом бессмысленное занятие — писание, и удовлетворяющий потребности жалкой кучки рефлексирующих неудачников. Мы же коснемся предмета куда более счастливого, и не столько рынка, сколько тесной компании его посетителей, которые тщатся кое-как принарядиться, просто ради того, чтобы не выглядеть глупее других.

Одежда обладает свойством, до конца не оцененным и не осознанным. Она делает людей. Она кроит их по своим меркам. Анатолий Мариенгоф в «Бритом человеке» утверждал, что вещи со временем приобретают очертания своего хозяина. Томящийся на спинке стула пиджак с обвислыми карманами, потертыми локтями и растянутой спиной — точная копия того, кто в этом пиджаке устраивал свою жизнь. Пиджаки носят долго и строго. К ним относятся бережно, как к свидетельству собственного умеренного, но твердого положения. Если не принимать во внимание естественного стремления человека к вечности, то пиджак как бы гарантирует ему известную долю предсмертного уважения со стороны более легкомысленных собратьев.

Ну да Бог с ними, с пиджаками. А к собратьям, пожалуй, стоит вернуться. «Желающего судьба ведет, нежелающего — тащит». С этим тезисом невозможно не согласиться, но он требует уточнения: каково платье, такова и судьба. Что бы там ни говорили о потребительских настроениях современного общества. Сегодня ты не имеешь права прийти на собеседование даже в самую захудалую фирму, если не нацепил на себя костюма. На тебе непременно должна быть униформа, подтверждающая твою готовность к респектабельности. Даже если ты дурак набитый. А по улицам тем временем шастает несметное количество нищих молодых людей, которые пока упиваются молодостью и возлагают на нее все свои надежды. Фокус в том, что наши бессребреники внешне ничем не отличаются от индивидов, влачащих безбедное существование.

Одинаковая одежда всех сделала одинаковыми. Конечно, исключение составляют те, кто имел возможность прибарахлиться на близком, а еще лучше — на дальнем Западе, и таким образом утереть нос соотечественникам. Как правило, такие люди редко выходят из своих автомобилей — долго передвигаться по земле пешком представляется им слишком ничтожным занятием. В Америке машина давно стала таким же предметом экипировки, как нижнее белье, пояса и подштанники. Одеваются американцы (с нашей исключительной точки зрения) как попало и ведут себя по-хамски — вырождаются, одним словом. Их вообще мало интересует чужое мнение. Что же касается одежды, то их манера одеваться нам категорически не нравится. Глядя на американцев, можно подумать, что они просто дурно воспитаны. Президент телефонной компании N.I.C.C. в Детройте (а видел я это собственными глазами) прибывал на работу на шикарном «Крайслере», а выходил из него в таком виде, словно он только что слез с автогрейдера. У него был вид дорожного рабочего, рухнувшего в угольный карьер. Проезжая в харьковском метро, я был свидетелем анекдотической ситуации: двое парней стоят рядом, держась за поручни, и делают вид, что ничего не происходит, хотя стоят они в совершенно одинаковых штанах и совершенно одинаковых куртках. Не похожих, а именно одинаковых. Реакции от обоих обладателей этих шедевров легкой промышленности — ноль. Вполне приемлемая, будничная ситуация. В том же самом вагоне можно было насчитать с десяток человек в аналогичных вещах, но никому и в голову не придет придавать этому какое-то особое значение.

Жертвы базара, замотанные в одинаковые тряпки. Поразительно, но текстиль вселяет в человека чувство единства с толпой, ощущения тесной и нераздельной принадлежности к массе, к процессу свальной погони за благами. Этот визуальный парадокс объясняется достаточно просто: у нас нет цивилизованного рынка одежды и вкуса, кроме того, который приобретен на улице. Есть рынок «Барабашово», куда едут «скупляться» целыми семьями. Есть так называемые «бутики», где продается то же самое, что и на рынке, но уже в помещении с кондиционерами и ковровым покрытием. Кстати, мало кто знает, что освещение в этих заведениях установлено специальным образом, чтобы блузочки и кофточки выглядели наиболее привлекательно.

В конечном итоге повседневный облик нашего — особенно молодого — человека создает не культура, не эстетика новомодных тенденций или веяний, исходящих от прославленных кутюрье, а то неутешительное обстоятельство, что все мы как будто находимся в другом месте. Не там, где нам хотелось бы. Да и мало кто может вразумительно объяснить, чего он на самом деле хочет, куда он хочет и хочет ли он и впрямь что-нибудь изменить в своей жизни. При этом все знают о глобальных задачах человечества и о том, насколько раздут военный бюджет Соединенных Штатов, о дырах в озоновом слое, о трубах парового отопления, о Президенте России и Президенте Венесуэлы, обо всех язвах и червоточинах современного мира. И никто не знает, как натянуть на себя кальсоны. Как одеваться, когда одежды полно, и все это изобилие вызывает тошноту. Потому что никакого изобилия в действительности у нас нет. Изобилие — это возможность выбора между полноценным и дрянным. Я говорю о ширпотребе, а не об индпошиве. Для многих такого выбора нет и быть не может в силу отсутствия опыта и воображения. После разговоров со студентами я понял, что большая их часть желает стать никем, куда-то влиться, присоединиться к чему-то. Разумеется, не обязательно в профессиональном смысле, а в метафизическом, содержащем весьма зловещий оттенок, если можно так выразиться. Никем — значит тем, что стремится к оригинальности, лишенной разума, к уникальности, ничего не созидающей, а только любующейся на себя в зеркало. Возможно, я склонен к преувеличениям и обобщениям, но в одном я уверен твердо: чем сильнее мы будем жаться друг к другу (не из желания помочь и поддержать, а из инфернального, дремучего стремления сбиться в стаю), тем больше мы будем слепнуть, сползать в отчаяние, праздность и бездуховность — тупик, из которого нет выхода.