Украинская культура: гамбургер с салом

Глобализация рано или поздно выроет яму нашей национальной идее, хотим мы этого или нет. С другой стороны, беспокоиться особенно не о чем, поскольку национальной идеи нет и в помине, никто не знает, что это такое. Зато на этот счет слышится многолетняя трескучая болтовня на всех уровнях — от подворотен до Секретариата Президента. Обсуждается, главным образом, не сама национальная идея, а ее необходимость.

Вот выдержка из статьи министра культуры и туризма Василия Вовкуна «Национальная культура — это и есть национальная идея». С самого начала читаем: «Если мы хотим жить в сильной Украине, то объективно должны сказать, что хотим жить в украинской Украине! Ведь невозможно быть сильным, не являясь самим собой. То есть быть сильной и украинской Украиной — это вещи, обуславливающие друг друга. Украина не может быть сильной, если она будет не украинской, а американской или российской».

Признавая очевидную несовместимость глобализации с «мечтательным» и «романтическим» (эпитеты В. Вовкуна) украинским народом, волею Провидения, наделенного генетической «кордоцентричностью», министр, тем не менее, призывает разнести украинскую культурную весть по всей Европе, где, как известно, царит крайняя бездуховность. «…Задача, над которой мы сейчас работаем — это превращение нас из потребителя культурного продукта в его производителя и партнера мирового культурного обмена».

Первый шаг в этом направлении уже сделан. Вовкун напоминает, что с обретением независимости Украина открыла себе широкий простор для культурного расцвета, дающего возможности снискать славу и преобразиться в подлинном самосознании. Что-то в этом роде. А чтобы самосознание получилось более полным, «правительство определило формирование целостного языково-культурного пространства, которое должно зиждиться на утверждении украинского языка во всех сферах общественной жизни».

Как формируется языково-культурное пространство, мы все знаем. Можно только напомнить, что структура языковой среды складывается в ходе естественной социальной эволюции, но никак не наскоро и не по вдохновению министерства культуры. Любители поразмыслить на эту тему часто приводят два противоположных примера, свидетельствующих о том, как на пути «формирования» можно впасть в две разные крайности. Первая принадлежит Белоруссии, где национальному языку не уделили должного внимания, и он благополучно выпал из всех сфер жизни, за исключением фольклорной. Вторую реализовала Чехия, вернувшая после Первой мировой войны в обиход чешский язык, прибегнув для этого к самым жесточайшим мерам. Следовательно, осчастливить можно и насильно, другое дело — что из этого выйдет в современных условиях.

Споры вокруг украинского языка, «украинизации», «языкового насилия» и прочих ужасов уже, признаться, порядком поднадоели. Тот, кто всю жизнь пользовался русским языком, все равно говорит по-русски, хоть кол на голове теши, и даже сам Вовкун не гнушается излагать свои мысли по-русски. Интересен чисто риторический вопрос: неужели бескорыстные поставщики национальной идеи всерьез думают, что чем больше украинского языка «во всех сферах», тем скорей грянет катарсис, а с ним и культурная реставрация общества? Василий Вовкун декларирует как приоритетную программу создание национального «культурного продукта», который будет конкурентоспособным и имеющим спрос в Европе, однако этот продукт должен соответствовать европейским стандартам и вкусам. Он должен быть понятным и съедобным для «колбасников», «макаронников», «лягушатников» и еще кто его знает кого. Экспортировать украинскую самобытность — это, простите, дохлый номер, она привлекательна разве что для туристов, застрявших где-то в Ивано-Франковской области. Что касается востока страны, то охотников за украинской самобытностью ждет разочарование: ее здесь не больше, чем в Сызрани. Остается угождать Европе единственно возможным способом: копировать ее же (а лучше всего — американские) образцы массовой культуры, мало того — учитывая неукротимые амбиции Вовкуна по завоеванию мирового признания, нужно эти образцы превзойти.

В этом смысле мы заметно продвинулись, но не вперед, а куда-то вниз. Например, рэп и ар-эн-би группы, бубнящие нечто нечленораздельное по-украински, а в остальном представляющие собой недоделанный слепок с западных аналогов — такой же украинский продукт, как сигареты «Кэмел», сделанные в Черновцах. Цепи и кресты (как у Ди Джиз Джеззи Джеффа), бескомпромиссный взгляд голодной рептилии (как у Айс-Ти), кокетливое сладострастие (подобных американских и англо-саксонских эталонов — пруд пруди), ну и так далее. Не беда, что имидж с чужого плеча, зато «на мове», стало быть, с национальным наполнением — как могут спасают украинское культурное наследие.

С кинопродукцией примерно аналогичная ситуация. Какие культурные цели преследуют ревнители обязательного дублирования, если на экране все равно 5-я авеню, казино «Эм-Джи-Эм Гранд», астматичный крестный отец чикагской мафии, привинченный к инвалидной коляске и не выпускающий изо рта боливийской сигары? Неужели скверный дубляж в культурно-воспитательном смысле перевесит эти картинки удивительной заокеанской жизни и произведет неизгладимое впечатление? Язык таким макаром еще можно вбить куда следует, но ни мировоззрения, ни культуры это никоим образом не коснется. Такое неистовое стремление наложить свое «Я» поверх всего, что нам не по зубам.

Сорваться с крючка глобализации уже не представляется возможным. Наша уникальная культура, или, скорей, ее остатки, вместе с языком пригодны исключительно для внутреннего употребления. Так что, смахнув слезу, оставим нашу уникальность дозревать (или разлагаться) в пределах обоих украинских полушарий. Тоска нашего положения заключается в склонности гордиться тем, чего уже нет (традициями, но в основном — былыми страданиями), и тем, чего еще нет (величием, так высоко почитаемым министром Вовкуном). В настоящем мы довольствуемся суррогатными радостями, напоминающими гамбургер с салом. Видно, на роду Украине написано искать за границей спасения от самой себя.