Театр Курбаса — репетиция будущего

Реставрация спектаклей в постановке Курбаса, активная научно­исследовательская (а также художественно­творческая) работа в Государственном центре театрального искусства им. Леся Курбаса в Киеве, Курбасовские чтения на малой сцене «Березіль» Харьковского академического драмтеатра им. Т. Г. Шевченко 25 февраля, театрализованный вечер в память о Курбасе, намеченный на 27 марта на большой сцене того же театра, именная марка, именная монета, недавно названная именем Курбаса улица на Журавлевке, конференции научные, тематические, многоразличие театральных фестивалей...

Думается, что не только по «указке» Минкульта и не только в связи с ЮНЕСКО, в перечень отмечаемых дат которой вошел 120­летний юбилей со дня рождения Курбаса, заваривалась грандиозная «курбалесия» (в самом высоком смысле этого некогда бранного слова) по городам и весям Украины, в России, Грузии, Белоруси, в странах украинской диаспоры и шире. Время пришло.

А ведь сравнительно недавно, в начале 80­х, в уютном, небольшом по размерам здании театрального отделения Харьковского института искусств, располагавшемся на Сумской, напротив сегодняшней каменной громады оперного театра, имя Курбаса произносилось с опасливым шепотком и с назойливой мыслью о том, «как бы чего не вышло». Диссертационные исследования о творчестве «украинского Мейерхольда» (хотя это определение очень относительное) рубились на корню. В Украине. Лесь Танюк и Нелли Корниенко «сидели» тогда в Москве, где единственно только и можно было в голос говорить о режиссере­первопроходце, воспитавшем плеяду замечательных актеров и мастеров режиссуры.

Помню и свою «оплошность», когда, уже в середине тех же 80­х годов, работая на кафедре этики, эстетики и научного атеизма ХПИ, заикнулась в беседе с «завом» о прикреплении для написания кандидатской диссертации о творчестве Курбаса. Тот, отреагировав по­деловому, тут же набрал номер телефона «нужного» человека и пробасил в трубку названную мной тему:

— Экспрессионизм в теории и практике... Кого?

— Курбаса, — молвила я робко.

И тогда оправившийся от некоторого замешательства «зав» уверенно пророкотал:

— Курабье...

— Это же сорт печенья! — ахнула я в совершенном отчаянии.

Но на другом конце телефонной связи прозвучал явно положительный ответ:

— Курабье — пойдет. Лады.

Что было потом, вспоминаю в тумане, но в мозгу застряли гневные слова «шефа» в мою сторону:

— Не до ваших мне, знаете ли, Курбе­Курбюзье!

А вот прелестный случай из моей недавней журналистской практики. Богдан Ступка, у которого я брала интервью, рассказывал, что, будучи министром культуры в самом конце минувшего века, повесил в своем рабочем кабинете портрет молодого Курбаса, вызывая тем самым горячие вопросы из круга лиц ближайшего чиновничьего окружения: «Кто это?». И напрасно актер­министр предлагал догадаться самим вопрошающим. Уж и в кумовья ему прочили изображенного на портрете, и в свояки...

Закрылась страница с позорными недоразумениями вокруг светлого имени. Открылась новая, сегодняшняя, благодаря которой приоткрывается и завтрашняя. Ведь Курбас был режиссером­провидцем.

«Какой немыслимый парадокс лежит в основе жизни Курбаса! — пишет доктор искусствоведения, академик Академии искусств Украины Нелли Корниенко в книге «Лесь Курбас: репетиция будущего». — Он заблудился — попал не в то столетие, не на ту улицу; и назначил себе роль Слуги Театра — так играют с жизнью только идеалисты...»

Творчество Курбаса и его детища — Художественного объединения «Березіль», со временем реорганизованного в театр с таким же названием и переведенного в 1926 году в Харьков, — не укладывалось в прокрустово ложе формулировок «реализм», «формализм», «психологизм», «конструктивизм»... Не случайно одним из лозунгов «березильцев» был: «Пусть живет театральный интернационализм».

Не подходило к выбранному им направлению в искусстве и бытовавшее некогда определение: «единство национальной формы и интернационального содержания». Ибо его как художника волновал на сцене человек отнюдь не «типический в типических обстоятельствах», а герой современной ему повседневности во плоти и крови, герой резко индивидуальный и, конечно же, со своим потайным внутренним миром. Герой, которого можно назвать «инаким». Которого в силу его «инакости» можно назвать протестующим против всяческих «социальных масок».

Жизнь Курбаса расписана, изведана, изучена. А загадки остаются. Курбас сетовал на тех своих защитников, которые превозносили его «систему» воспитания актера и режиссера. «Вся «система» у нас (он имел в виду членов режиссерской лаборатории своего театра) в головах», — говаривал Курбас.

Научно доказаны параллели между творчеством Курбаса и Брехта, Гордона Крега, Вахтангова, Станиславского, Таирова...

Хорошо бы, если бы слова «мой Курбас» мог произнести каждый харьковчанин. Есть «свой» Курбас и у меня. Курбас, своей загадочной манкостью «сопрягающийся» с одним из моих любимых писателей, Владимиром Набоковым. Что сближает этих двух равновеликих колоссов в искусстве ХХ века прежде всего? Сближает трепетное отношение к человеку, к его особости, к его непреходящей значимости в силу именно этой особости.

И еще. Много лозунгов провозглашалось Курбасом, но один из них мне наиболее дорог: «Мысль будит чувство». Елена Седунова,
завлит театра им. Т. Г. Шевченко