Тяжело нести, но жалко бросить

Получив хорошего тумака в спину, я выпадаю из переполненного троллейбуса на остановку. Переключаю тумблер с режима «работа» на «дом». Навьюченная, как среднеазиатский осел, злая, как цепная собака, лошадиной рысью бегу домой, где ждет голодное семейство. Надев на лицо улыбку (женщина, невзирая ни на что, все­таки должна быть оплотом домашнего уюта и тепла), захожу в квартиру. На пороге меня стрельбой и «банзаями» встречают сыновья, очень похожие на двух воинст­венных воробышков. (Драться они начали, по­моему, в тот момент, когда мы с Васей привезли из роддома пищащий сверточек и показали его старшему братцу)

…В кастрюле пельмени весело гоняются друг за другом, на сковородке жарится гигантская яичница — на кулинарные подвиги у меня сегодня просто нет сил.

И тут из комнаты появляется мой любимый муж Вася с загадочной и важной миной на лице.

— Я завтра еду в командировку, — заявляет он, шлепает на стол тощенькую папку, и значительно смотрит на меня.

— Почему ты? — глупо спрашиваю я. (Но ведь моему тихому супругу отродясь не доверяли ничего серьезного и, к слову, по службе тоже не продвигали). В ответ Вася пожимает плечами с видом «да без меня там все развалится».

И тут звонит телефон. Это моя свекровь, авторитарнейшая родительница в мире. Я не успеваю взять трубку, и Вася со скорбным лицом сообщает новость маме.

Надо сказать, что у Раисы Семеновны представление о командировках своеобразное. Она всю жизнь жутко боялась, что ее драгоценного ребенка таки зашлют куда­нибудь, где у мужчин, иссыхающих от голода в холодных гостиничных номерах, растут рога. И где на них, беззащитных, возят воду, а мамы рядом нет. И вот этот страшный момент в ее жизни наступил.

Через полчаса мама появляется на пороге нашей квартиры. С огромной сумкой в руках. Вася, побледнев, благоразумно скрывается в ванной и надежно там запирается. Из недр сумки появляется гигантский птеродактиль («курочка Васеньке в дорогу») и отправляется в духовку. На столе выстраивается грозная батарея банок и баночек, растет куча пакетов и свертков. На мой жалкий писк «ну что вы, мама» никто не обращает внимания. С антресолей снимается папин большущий, похожий на бегемота чемодан («сейчас таких не делают, сейчас разве чемоданы?»). В его раскрытую голодную пасть укладываются: три полотенца — отдельно для всех частей тела, две пары «треников» с этикетками времен Хрущева («сейчас разве трикотаж — одна синтетика, вредная для здоровья»), собственноручно связанные Раисой Семеновной носки, смахивающие на сибирские валенки, тапочки для поезда и тапочки для гостиницы, футболки, два свитера, байковая рубашка…

Из ванной высовывается страдальческое лицо Васи.

— Мама, ну зачем?.. — под грозным взглядом лицо исчезает.

— И ты собиралась отправить его вот так, как бомжа? — на глаза маме попадается небольшая спортивная сумка, c которой Вася действительно собирался ехать.

Я безропотно молчу. Я не спорю — это бесполезно. Я плохая, бесхозяйственная, не заботливая, я очень плохая жена. Но в душе у меня странным образом уживаются жалость к бедному моему Васе, которому придется ехать с этим кожаным страшилищем, и злость — сам спрятался и шумит там водичкой, а я расхлебывай…

Мальчишки бегают по квартире, любуются чемоданом и предпринимают активные попытки залезть в него вдвоем. Бабушка, безумно любящая внуков и обычно позволяющая им сидеть у себя на голове, на этот раз непреклонна — это чемодан ПАПЕ ДЛЯ КОМАНДИРОВКИ, а посему — брысь!..

Из кухни доносится аромат курицы. Банки, свертки, салфетки, кружки, тарелки, ложки укладываются в чемодан. Несчастный супруг приоткрывает дверь и в щелочку одним глазом умоляюще смотрит на меня: ну, сделай же хоть что­нибудь! Но все мои жалкие попытки приблизиться к чемодану воспринимаются как вероломное посягательство на мамины права и гнусное покушение на жизнь мужа.

И тут опять раздается телефонный звонок. Просят позвать Василия Анатольевича.

…Сияющий Вася появляется на кухне и с мстительным удовольствием пинает чемодан — командировка отменяется. Успокоенную маму отправляем домой, накормленных детей укладываем спать, и муж достает из своей заначки бутылочку конь­яку. Возблагодарив Бога — пронесло! — мы садимся за стол, заваленный «командировочными» продуктами, украшенный великолепной курицей. И пьем за здоровье самых заботливых мам в мире — наших мам…